|
Эллинский секрет
«Эллинский секрет» — научно-фантастический рассказ И. А. Ефремова, написанный в 1942—1943 годах и впервые увидевший свет в 1966 году. В период его написания тематика пробуждения генетической памяти казалась слишком непривычной и «мистической»; некоторые идеи, высказанные в произведении, были развиты в романе «Лезвие бритвы» (1963). Первое произведение Ефремова, в котором затронута тема Античности и высказан ряд его эстетических идей, развитых в последующем творчестве. Изложение ведётся от лица невролога — профессора Израиля Абрамовича Файнциммера, к которому обратился за помощью скульптор — лейтенант Виктор Леонтьев. Раненный на фронте в правую руку, он больше не в состоянии изваять свою возлюбленную Ирину из слоновой кости, как собирался сделать до войны. Его преследуют навязчивые сны-видения, из которых выясняется, что далёкий предок Леонтьева — эллинский скульптор, владел тайной размягчения слоновой кости. Научившись управлять видениями, художник переписывает текст на древнегреческом языке, который действительно содержит рецепт искомого средства. Леонтьев обретает себя и создаёт выдающееся произведение искусства. Сюжет В начале Великой Отечественной войны к профессору-нейрохирургу и психоневрологу Файнциммеру обратился раненый фронтовик Леонтьев, который в мирное время был скульптором. Полюбив спортсменку Ирину, увидев в ней соединение высшего духовного и физического совершенства, он решил изваять её из слоновой кости. На войне он был ранен в правую руку, что не позволяло отныне даже мечтать о работе с твёрдым материалом, а между тем время идёт, и красота молодой женщины может увянуть. Леонтьев впадает в депрессию и мучается страшными снами, похожими на галлюцинации. Файнциммер находит разгадку: предки Леонтьева были родом с Кипра, и лишь много веков спустя перебрались в Крым. Леонтьев, руководствуясь советами профессора, учится управлять своими видениями и пробуждает в себе память далёкого предка-скульптора, жившего в Древней Элладе и владевшего техникой размягчения слоновой кости, которая становится податливым материалом, пригодным для лепки. Готовая статуя вновь застывает и становится твёрдой. Рецепт запечатлён в надписи на медной пластине, которая является в видениях Леонтьева. Под влиянием огромного душевного напряжения из недр его мозга проступали древние отпечатки памяти, которые скрывались под грузом памяти личной; Файнциммер предположил, что в отдельных случаях по наследству передаются целые комбинации клеток мозга, запечатлевшие те или иные впечатления далёких предков[1][2]. Вполне возможно, что и идея статуи из слоновой кости возникла именно у Леонтьева не случайно. Учёный-эллинист, к которому обратился Файнциммер для консультации, определяет, что надпись из видений Леонтьева сделана кипрской слоговой азбукой на эолийском наречии, и она действительно содержит рецепт средства для размягчения слоновой кости[3]. В финале Леонтьев зовёт Файнциммера первым полюбоваться его законченным творением:
История созданияПо собственному свидетельству И. А. Ефремова, рассказ был написан в числе семи других (в том числе «Встречи над Тускаророй» и «Олгой-Хорхоя») в самом начале его писательского пути в 1942—1943 годах, и «слишком опередил привычные для литературы того времени представления»[5]. Одновременно это было первое обращение Ефремова к теме Эллады, которая будет постоянно сопровождать его творчество[6][7]. Планировалось составить из рассказов сборник под названием «Семь румбов», но после исключения «Эллинского секрета» редактором (и рассказа «Сумасшедший танк» самим Ефремовым) он стал именоваться «Пять румбов»[8][9]. Главной причиной была «кажущаяся мистика»[10], но в «оттепельную» эпоху ту же тематику удалось в более развёрнутом виде представить в романе «Лезвие бритвы». В главе «Камни в степи» таёжный охотник Селезнёв под воздействием ЛСД видит картины далёкого прошлого (эпохи охотников на мамонтов), сохранившиеся в его бессознательной памяти и передававшиеся по наследству из поколения к поколению[11]. После подробной трактовки «памяти поколений» увидел свет и «Эллинский секрет» в одноимённом сборнике 1966 года[10]. Вл. Гаков включил рассказ в антологию «Фантастика века», которая была призвана подвести итоги развитию всей мировой фантастической литературы завершавшегося XX столетия[12][13]. По мнению С. Сергеева, фамилию персонажа-рассказчика — Файнциммер — Ефремов мог заимствовать у известного кинорежиссёра Александра Файнциммера. В 1940-е годы тот выпустил несколько фильмов о море и моряках, а Ефремов, у которого море занимало особое место в жизни и творчестве, почти наверняка мог видеть некоторые из них и знать имя режиссёра[14]. Литературные особенности Исследовательница Евгения Московкина рассматривала литературный опыт И. Ефремова в контексте «реалистической фантастики». Писатель нашёл семиотический механизм, позволяющий воплотить в тексте ряд мировоззренческих концептов. Фактором, связующим все аспекты культуры в её синхронии и диахронии, являлась в его творчестве идея совершенства, а оптимальным способом её выражения — эстетика, репрезентируемая в искусстве. Экфрасис приобретает у Ефремова черты метатекста. Тема искусства в самых первых произведениях Ефремова коррелировала с проблематизацией научных открытий, расширяющих научный опыт человечества[15]. Таким образом, с точки зрения Е. Московкиной, в рассказе «Эллинский секрет» на первое место вынесена идея совершенства, и основной интриге рассказа предшествует пассаж о феноменологии прекрасного. Скульптор Леонтьев повторяет случай Менделеева — озарение через сновидение, и наследство генной памяти позволяет осуществить великий художественный замысел. История Леонтьева явно (через мотив острова Кипр) отсылает и к мифу о Пигмалионе и Галатее, и к идее торжества мира над войной. Леонтьев должен завершить свой довоенный замысел; имя его возлюбленной и натурщицы — Ирина — означает «мир»; совокупно создаётся метафора идеи высшего совершенства. Однако, по замыслу писателя, Леонтьев посвящает свою статую науке и первым демонстрирует её профессору, который излечил его и направил. Экфрасис вложен в уста профессора Файнциммера и выражает античный дух меры и благородной простоты. Более того, по мысли Ефремова, учёному требуется не только академическая подготовка и экспериментальная прикладная практика, но и начитанность в изящной словесности, художественная и музыкальная утончённость, вкус и эстетическая разборчивость как непременные составляющие полноценного культурного опыта[16]. Е. Московкина отмечала, что в критической литературе сложилось восприятие ранних рассказов И. Ефремова как «наивных», относимых к жанрово-стилистическому регистру детской литературы, или даже «придурковатой сталинской фантастики» (термин А. Гениса). С её точки зрения, раннее творчество писателя — это «опыт непрофессионального письма», своего рода «игра учёного в литератора», который ищет грань между беллетристической занимательностью фантастики и информативностью научно-популярной документалистики. Однако именно эти тексты подготовили его большую прозу, не уступающую последующим произведениям в художественной ценности[17]. Для хронотопа «Эллинского секрета» характерны некоторые особенности творчества Ефремова в целом. Главной чертой всех его ранних рассказов было наличие мотива восхождения, связанного, прежде всего, с высотами духа. Леонтьев, раненный в руку, иным путём преодолевает свой физический недуг и создаёт произведение исключительной ценности. К поэтике соцреализма в том же контексте отсылает деактуализация эротической сферы. Ирина — предмет чистого созерцания, достойная быть увековеченной в произведении искусства, а Леонтьев в первую очередь сожалеет о кратковременности «цветения» женской красоты. Герой, как и во всём раннем творчестве Ефремова — схематичен, однолинеен, силуэтен и даже антипсихологичен. В этом плане мифологический претекст, извлечённый из прошлого, из пограничного пространства между жизнью и смертью, призван восполнить дефицит человеческого, табуированного в литературе сталинской эпохи[18]. Примечательно и то, что (по выражению Е. Московкиной) в коллизии «Эллинского секрета» прошлое служит «протезом» будущего: лишённый возможности работать с твёрдым материалом, Леонтьев левой свободной рукой копирует справа налево кипрские письмена, возникшие в его необъяснимых «воспоминаниях», что способствует и творению новой Галатеи, и излечению героя. Кульминационный момент сюжета вынесен, таким образом, за рамки реальности — «не здесь и не сейчас». Для Ефремова этот, программный для фантастического жанра приём, — не только метафора горизонта человеческих возможностей и его раздвижения, но и зона встречи человека с самим собой[19]. Издания
Примечания
Литература
Ссылки
|
||||||||||||||||||||||||||||||
