В рамках подготовки к проведению Всероссийской переписи населения 2010 года Росстат России в алфавитный перечень возможных вариантов ответов населения для кодирования ответов на вопросы раздела 9 Переписного листа формы Л переписи (утверждён Приказом Росстата от 27 января 2010 г. № 74), то есть в качестве варианта для ответа на вопрос о родном языке и о владении языками, включил поморский язык (под кодом 132).
В поморском говоре чувствуется сильное влияние новгородских говоров, имеется значительное количество архаизмов и заимствований из финно-угорских языков.
Формирование Архангельской (Поморской) группы говоров непосредственно связано с историческим процессом образования и развития севернорусского наречия, сложившегося из разных диалектов древнерусского языка. Как и остальные говоры северного наречия говоры Архангельской (Поморской) группы сформировались в результате междиалектного взаимодействия носителейновгородского и ростово-суздальского диалектов[3], появившихся с XII века на русском севере и расселившихся по берегу Белого моря от Онеги до Кеми, а также по берегу Баренцева моря[4].
Генетическая основа поморских говоров выражена в различных по времени происхождения диалектных чертах, распространившихся как с территории Новгородской, так и с территории Ростово-Суздальской земли. В частности, поморские говоры характеризуются такими новообразованиями новгородского диалекта, как произношение твёрдого /т/ в окончаниях глаголов 3-го лица; произношение /мм/ на месте сочетания /бм/ и т. д. (вместе с тем в поморских говорах отсутствует такая типичная севернорусская черта новгородского происхождения, как совпадение форм дательного и творительного падежей множественного числа прилагательных и существительных). Среди новгородских архаизмов отмечаются такие, как передвижение гласной /а/ в положении между мягкими согласными в передний ряд; цоканье; наличие сочетания предлога мимо с существительным в форме винительного падежа: проехать мимо лес и т. д.[5] К ростово-суздальским языковым инновациям относятся изменения е в /о/ перед твёрдыми согласными; распространение чередования губно-зубных согласных /в/ с /ф/; выпадение интервокального /j/; возможно, заударное ёканье и т. д.[6]
О наличии междиалектных контактов с другими севернорусскими говорами в период обособленного развития уже сформировавшегося севернорусского наречия говорит распространение в поморских говорах диалектных явлений, появившихся в XVII—XVIII веках, таких, как, например, утрата [т], [т’] в конечных сочетаниях [ст], [с’т’]; возможность произношения /и/ в соответствии ě как под ударением, так и в предударном положении и т. д.[7]
Кроме общесевернорусских диалектных черт в поморских говорах формировались собственные диалектные явления, вероятнее всего, уже на раннем этапе развития севернорусского наречия. К особенностям поморских говоров относятся местные новообразования, не получившие широкого распространения в ареале севернорусского наречия, а также их отличие по соотношению явлений новгородского или ростово-суздальского происхождения от других групп говоров северного наречия[8]. Появление специфических архангельских диалектных черт связано не только с некоторой территориальной обособленностью говоров, но и с образованием субэтнической группыпоморов, у которых сложился своеобразный культурно-хозяйственный тип промыслового приморского хозяйства, включающий рыболовство, морскую охоту, мореходство и предпринимательство[4]. Так, в речи поморов отмечается значительный лексический субстрат финно-угорского и саамского происхождения, включающий местные топонимы, слова, обозначающие местные поморские реалии, названия предметов быта, названия животного и растительного мира и т. д., кроме того торговые связи поморов с Норвегией способствовали проникновению в поморские говоры норвежских лексических заимствований.
Особенности говоров
Область распространения поморских говоров находится вне пределов территории картографирования, выбранной для составления диалектологического атласа русского языка, поэтому она не показана на диалектологической карте 1964 года и в характеристике группы говоров представлены черты, которые могут охватывать не все поморские говоры, но являются наиболее типичными для большинства из них[9].
В языковой комплекс поморских говоров входит бо́льшая часть севернорусских диалектных черт, включая такие, как[10][11]:
Полное оканье (различение гласных неверхнего подъёма после твёрдых согласных в безударном положении): в[о]дá, н[о]сы́; тр[а]вá, стр[а]ды́ и т. п.[12][13][14];
Смычное образование звонкой задненёбнойфонемы /г/ и её чередование с /к/ в конце слова и слога: дру́[г]а — дру[к], сапо[г]á — сапó[к] и т. п.[15][16][17];
Отсутствие /j/ в интервокальном положении, явления ассимиляции и стяжения в сочетаниях гласных у глаголов и прилагательных: дêл[а]т, зн[а]т, выключ[á]т, ум[é]т; но́в[а], молод[а́], но́в[ы], молод[ы́], но́в[у], молод[у́] и т. п.
Наличие сочетания мм в соответствии сочетанию бм: о[мм]áн, о[мм’]éн и т. п.[18][19][20] и многие другие диалектные черты.
Также в характеристику поморских говоров входят местные диалектные черты, перечисленные в издании «Русской диалектологии» 2005 года (в котором Архангельская (Поморская) группа говоров была впервые после публикации классификации русских диалектов 1964 года отмечена как самостоятельная диалектная единица в составе севернорусского наречия). Данные черты характеризуют говоры Поморской группы и выделяют её как отдельную единицу диалектного членения русского языка, но при этом они могут встречаться и в части других севернорусских говоров, соседних с поморскими[21]:
Фонетика
Наличие гласного е на месте фонемы /е/ под ударением и в первом предударном слоге:
перед твёрдым согласным: с[вет], [рéк]ам (под ударением); с[вет]ло́, [рек]á (в первом предударном слоге);
перед мягким согласным: с[вéт]ит, [рéк]и (под ударением); с[вет]и́ть, у [рек]и́ (в первом предударном слоге).
Произношение между мягкими согласными в соответствии фонеме /а/ гласного [е] (чередование а с е): [п’áт]ой — [пет’] (пять), в[з’ал] — в[зéл]и (взяли) и т. п.[22][23] Подобный тип вокализма регулярно встречается в соседних с архангельскими говорами — в вологодских[24] и лачских[25], менее регулярно — в белозерских говорах[26].
Мягкое («шепелявое») цоканье — неразличение аффрикат /ц/ и /ч’/, совпадение их в палатализованном [ц’] или, чаще, в палатальном [ц’’] (в звуке, среднем между [ц’] и [ч’]): [ц’]ай — у́ли[ц’]а, или [ц’’]ай — у́ли[ц’’]а (чай — улица)[27]. Данное диалектное явление связывает поморские говоры со значительной частью говоров центрального и восточного ареала севернорусского наречия. Прежде всего с вологодскими[28], онежскими[29], лачскими, восточными белозерскими, восточными костромскими[30][31], а также с генетически связанными с севернорусскими вятскими, сибирскими и другими говорами территории позднего заселения[32].
Наличие палатальных («шепелявых») согласных [с’’], [з’’]: [с’’]и́ла, ко[с’’]и́ть; [з’’]имá, во[з’’]и́ть и т. п. Произношение согласных [с’’], [з’’] в рассеянном распространении встречается в центральном и северо-восточном севернорусском ареале, в качестве одной из диалектных черт данный тип произношения включён в характеристику языкового комплекса белозерско-бежецких говоров с указанием на их непоследовательное распространение[26]. Кроме того произношение мягких фонем /с’/, /з’/ с сильным шипящим призвуком отмечается и в среднерусских говорах — в псковских[33] и мещёрских[34].
Распространение на месте сочетания чн сочетания [с’’н’]: ску́[с’’н’]о, моло́[с’’н’]о, пé[с’’н’]о́ место и т. п. Сочетание [сн] на месте чн или шн распространено во владимирско-поволжских говорах (в частности, в таких формах, как пшени́[сн]ый, моло́[сн]ой, яи́[сн]ица)[35], также в рассеянном распространении форма моло́[сн]ой известна в костромских говорах[36].
Морфология и синтаксис
Совпадение окончания -и (-ы) у существительных 1-го склонения в формах родительного, дательного и предложного падежа единственного числа, а также у существительных 2-го склонения в форме предложного падежа и 3-го склонения в формах дательного и предложного падежа единственного числа:
от сестр[ы́], к сестр[ы́], о сестр[ы́]; без земл[и́], к земл[и́], в земл[и́];
на стол[и́], на хребт[и́], в декабр[и́], на стекл[и́], в молок[и́];
к пéч[и]/к печ[и́], к ло́шад[и]/к лошад[и́], в печ[и́], на лошад[и́].
Формы существительных женского рода родительного, дательного и предложного падежа единственного числа с окончанием -и (-ы) характерны для говоров северо-западной диалектной зоны, размещённых на ранней территории распространения древненовгородского диалекта до XIV века[37][38].
Распространение окончания -ей после ц у существительных 2-го склонения в форме родительного падежа множественного числа: нет огур[цéй], нет блю́д[цей], у от[цéй], у зáй[цей] и т. п. Такие же окончания встречаются в говорах Вологодской группы (преимущественно в западной части группы) и в межзональных говорах северного наречия (более последовательно и лексически неограниченно, чем в вологодских)[29].
В отличие от большинства севернорусских говоров (кроме лачских, онежских и северных вологодских) в поморских различаются формы дательного и творительного падежа существительных и прилагательных, при этом форма творительного падежа имеет окончание -ми для существительных (ногá[ми], деть[ми́]) и окончание -ма для прилагательных, местоимений и числительных (сыры́[ма], бéлы[ма], э́ти[ма], все[мá], дву[мá], трои́[ма]). В лачских говорах отмечается форма творительного падежа — -ми (за дома[ми]); в северных вологодских — -ми или, реже, -ма (за дома[ми], за дома[ма]); в онежских — -ма или, реже, -мы (за дома[ма], за дома[мы])[39].
Наличие согласных [г], [ɣ] в окончаниях прилагательных и местоимений в форме родительного падежа единственного числа мужского и среднего рода: бéло[г]о, молодо́[г]о, тако́[г]о или бéло[ɣ]о, молодо́[ɣ]о, тако́[ɣ]о. Данное окончание рассеянно распространено и в других говорах северного наречия (преимущественно в межзональных говорах, наиболее последовательно в говорах вокруг Онежского озера)[29][40], но основной ареал его распространения (с согласным [ɣ] в окончании) — говоры южной диалектной зоны (все южнорусские говоры без говоров Тульской группы)[41].
Распространение формы местоимения 3-го лица женского рода в винительном падеже ей (реже ней). В остальных севернорусских говорах встречаются такие формы этого местоимения, как йей (северные ладого-тихвинские говоры, южные онежские говоры), йейу́ (южные ладого-тихвинские говоры), йейе́ (северные вологодские говоры), йейо́ (южные вологодские говоры) и йу (северные онежские говоры).
Наличие ударения на конечном гласном [е] в окончаниях глагольных форм 2-го лица множественного числа: несе[тé], сиди[тé] и т. п. Распространение ударения на конечном гласном в глаголах связывает архангельские говоры с большим числом говоров северо-восточной диалектной зоны, в которых наряду с [е] в окончаниях отмечается также и ударный гласный [о]: несе[тé], несе[т’о́][38].
Возвратные формы глагола с гласным [е] под ударением: боя́л[се], взялá[се], мо́ет[це] и т. п. Ареал этого явления захватывает и северные вологодские говоры (в южных вологодских чаще встречаются формы глагола с [о] — умы́л[с’о])[42].
Употребление предлогов подле, возле, мимо в сочетании с винительным падежом имени: во́зле амба́р, ми́мо дом, по́дле реку́ и т. п. Употребление предлогов по́дле, во́зле входит в языковую характеристику Вологодской группы говоров[43], встречаясь также в говорах Кировской области, а употребление предлога ми́мо входит в характеристику ареала II пучка северной диалектной зоны[44][45].
Употребление предлогов по-за, по-над, по-под в сочетании с дательным и творительным падежами имени: по-за двору́/по-за дворо́м, по-над бе́регу/по-над бе́регом, по-под горы́/по-под горо́й и т. п. Употребление двойных предлогов распространено в говорах Вологодской группы[43], в вятских говорах Кировской области, а также в пограничных с Украиной районах Курской, Белгородской и Воронежской областей (данное явление входит в языковую характеристику оскольских говоров[46]). Употребление двойных предлогов характерно для украинского языка и части говоров белорусского языка[47].
Употребление предлогов в-за, в-под в сочетании с винительным, творительным и предложным падежами имени: в-за реку́, в-под ла́вку, в-по-за кры́шку, в-за столо́м, в-под горо́й, в-за пле́цях, в-под па́зухи, в-по-за ко́цьи и т. п.
Изучение
Одним из первых подвижников изучения поморского говора был краевед Иван Матвеевич Дуров (1894—1938), который в период 1912—1934 годов собрал материалы для «Словаря живого поморского языка» из более чем 12 тысяч поморских слов и выражений[48].
Изучением поморского говора занимался И. С. Меркурьев (1924—2001), профессор филологии, автор ряда книг, в том числе «Живая речь кольских поморов» (издана в 1979 г., содержала около 5 000 поморских слов и выражений).
Поморский говор (пусть и без использования этого названия) активно исследуется и в Московском государственном университете, которым в период с 1980 по 2020 гг. был издан 21 том «Архангельского областного словаря» (от А до З)[49], содержащих около 26 200 слов и значений многозначных слов. Всего же в словнике «Архангельского областного словаря», собранном в ходе полевых экспедиций, ведущихся с 1956 года, содержится более 200 000 словарных единиц[50][51] (для сравнения, 17-томный «Академический словарь современного русского литературного языка» содержит около 120 тысяч слов).
В настоящее время изучением поморского говора занимается архангельский врач и общественный деятель Иван Мосеев[52][53]. В 2005 г. и 2006 г. двумя изданиями вышел его труд «Поморьска Говоря: краткий словарь поморского языка», содержащий около двух с половиной тысяч поморских слов и выражений. Первое издание получило премию на конкурсе культурных проектов «Фонда Форд-Мотор компани», второе — премию Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям, как лучшее издание в номинации «Культура России 2006»[источник не указан 3730 дней]
↑Язык русской деревни. Диалектологический атлас (неопр.). — Карта 12. Различение или совпадение о и а в предударных слогах после твёрдых согласных (оканье и аканье). Архивировано из оригинала 20 января 2012 года. (Дата обращения: 11 июля 2013)
Захарова К. Ф., Орлова В. Г., Сологуб А. И., Строганова Т. Ю. Образование севернорусского наречия и среднерусских говоров / ответственный редактор В. Г. Орлова. — М.: Наука, 1970. — 456 с.
Меркурьев И.С. Живая речь кольских поморов. — Мурманское книжное издательство, 1979. — 184 с.
Примечания: ¹ в диалектологической карте русского языка (1965, сост. — К. Ф. Захарова, В. Г. Орлова) не рассматриваются в числе говоров раннего формирования
