Неопатристический синтез — направление в русском богословии и философии, соединяющее византийскую религиозно-философскую традицию (и терминологию) с вызовами современного общества.
Неопатристический синтез был заявлен русским философом Георгием Флоровским в 1936 году на богословской конференции в Афинах и подхвачен консервативными философами, тяготеющими к православной догматике[1].
Примерами этого нового «синтеза» в патрологии стали труды самого Флоровского «Восточные Отцы IV века» (1931) и «Византийские Отцы V — VIII века» (1933), а в историософии — его «Пути русского богословия» (1937), ставшая Своеобразным манифестом «неопатристического синтеза»[2].
Среди других имён этого движения необходимо отметить — протопресвитера Николая Афанасьева (1893 — 1966), архимандрита Киприана (Керна) (1899—1960), архиепископа Василия (Кривошеина) (1900 — 1985), а также протопресвитеров Александра Шмемана (1921 — 1983) и Иоанна Мейендорфа (1926 — 1992). Однако наибольшее значение в этом движении, во всяком случае в контексте истории философии, имел Владимир Николаевич Лосский (1903 — 1958)[3], чей «Очерк мистического богословия Восточной Церкви» (1944) часто рассматривается как своего рода «справочник» неопатристического синтеза[4].
Но достаточно скоро влияние святоотеческого возрождения распространилось за пределы русского православия, а в Греции оно закрепилось в 1960-х годах. Его рупором стал журнал «Синоро» («Граница») (1964 — 1967), издаваемый небольшой группой богословов, которая взяла на себя инициативу в распространении этого богословия в Греции. Во главе с Христосом Яннарасом и Иоанном Зизиуласом эта группа перевернула ориентированный на Запад способ богословского изучения в Греции, заменив его тем, что стало известно как «богословие 60-х годов». Как и их русские предшественники, греческие богословы 1960-х годов считали себя верными наследниками религиозной традиции (в частности, мистической и святоотеческой традиции Востока), которая должна была быть очищена от досадных загрязнений западного богословия, особенно юридизма и схоластики[4].
Задача «неопатристического синтеза» <…> на первый взгляд аналогична тем, которые ставили И. Киреевский и В. Соловьёв — изложить «безусловные основы» православия адекватно используя современный философский язык. Однако принципиальное отличие «синтеза» Флоровского заключается в том, что акцент сделан не на использовании современного языка философии (как фактически с его точки зрения получилось у славянофилов, Соловьёва и его последователей), а на возрождении подлинной православной философии, философии «воцерковленного эллинизма», воплощённого в византийской патристике. Безусловное следование догматическим нормам православно-патристической традиции в сочетании с рационально-систематическим подходом в изложении этих норм и диалоге с оппонентами — принципиально отличают это движение от философии «русского религиозного ренессанса» с его волюнтаризмом в догматических вопросах и апологии иррационального.
Неопатристический синтез представляет собой «возвращение к отцам», «девестернизацию»[11], ответ на засилье западной, часто секулярной (либеральной, «просветительской», материалистической) философии[12]. В противовес гуманизму утверждается идея «обожения» (теозис). Существенную роль в неопатристическом синтезе играют идеи исихазма (учение Григория Паламы): монашеская аскетика (умное делание), восприятие Бога как «нетварного» Фаворского света, а также различение сущности и энергии (благодати) в Боге. Причём, в отличие от аристотелизма, силы (греч.δύναμις) и энергии не противопоставляются, но объединяются[13].
Неопатристический синтез противостоит русской пантеистической софиологии[3][11], утверждая различие между Богом и «тварью» («падшим естеством»). Также у отцов неопатристического синтеза встречаются негативные отзывы о евразийстве, которое критиковалось за «страстный пафос плоти» и «розовую сказку об язычестве»[14].
Отличительной чертой греческих сторонников патриастического возрождения были[4]:
понимание Церкви как евхаристической общины;
большой интерес к апофатической теологии;
фокус на обожения (теозиса), как судьбу людей;
новое открытие византийской иконографии;
возрождение интереса к монашеству;
диалог с современными философскими течениями, как экзистенциализм и феноменология.
Епископ Иларион (Алфеев) критиковал неопатристический синтез за «византизм» (внеконтекстуальное прочтение святых Отцов Церкви) и отторжение «гебраизма» (семитской духовной традиции), что несовместимо с кафолическим характером Церкви. По мнению Илариона, заявленный неопатристический синтез в XX веке так и не состоялся[15].
Пантелис Калаицидис выделяет в неопатристическом синтезе «антизападный» и «антиэкуменический» настрой[11].
Глазков А. П. Эсхатологическая историософия в русской религиозной философии: от славянофилов к неопатристическому синтезу: монография. — Астрахань: Астраханский университет, 2013. — 199 с. — ISBN 978-5-9926-0726-0.
Софиология и неопатристический синтез: богословские итоги философского развития: сборник научных статей / сост. К. М. Антонов, Н. А. Ваганова. — Москва : Издательство ПСТГУ, 2013. — 295 с. — ISBN 978-5-7429-0816-6
Хоружий С. С. Персоналистские измерения неопатристического синтеза и современный поиск новых модусов субъективности // Георгий Васильевич Флоровский / под ред. А. В. Черняева. — М.: Политическая энциклопедия, 2015. — С. 230—251.
Хоружий С. С. Концепция неопатристического синтеза на современном этапе // Вопросы философии. 2015. — № 7. — С. 122—135.
Михайлов П. Б. Паламитский аргумент в пользу неопатристического синтеза // Русская эмиграция. Церковная жизнь и богословско-философское наследие. Материалы научной конференции 10-12 марта 2021 г. — М.: Изд-во ПСТГУ, 2022. — С. 65—78.
