Мельмот Скиталец
«Ме́льмот Скита́лец» (англ. Melmoth the Wanderer) — самое известное произведение Ч. Р. Метьюрина (1780—1824), английского писателя ирландского происхождения. Характерный образец позднего готического жанра эпохи байронизма[2][3][4]. Сам Метьюрин обозначил жанр произведения как небылица: англ. «a tale» указано в подзаголовке на обложке книги. Однако в России, начиная с первого издания (1833 год), этот подзаголовок опускают. Написанный в конце первой четверти XIX века в Ирландии, этот роман стал популярен далеко за пределами Англии, и долгое время оказывал влияние на литературу многих стран Европы, включая Россию и Францию. В первом русском издании 1833 года роман был переведён под заглавием "Мельмот Скиталец". Во втором издании, выпущенном в качестве приложения к журналу "Север" № 5-7 1894 года, в предисловии к роману сказано - "...На память об этом переводе, мы оставляем это название, хотя правильнее было бы перевести "Мельмот Странник". Об этом упомянул академик М. П. Алексеев при подготовке издания романа в серии "Литературные памятники" 1976 года, тем самым подтвердив правильность перевода «Мельмот Скиталец», так как именно этот вариант утвердился в русском языке, в том числе, в качестве крылатого выражения[2]. ПосвящениеРоман посвящён маркизе Эберкорн:
Леди Энн Джейн Гор[5] (1763—1827), дочь Артура Гора, 2-го герцога Арранского, стала маркизой Эберкорн 3 апреля 1800 года, когда Джон Джеймс Гамильтон (1756—1818), с 1790 года 1-й маркиз Эберкорнский, взял её третьей женой после того, как парламент в 1799 году объявил недействительным его предыдущий брак с двоюродной сестрой, леди Сесилией Гамильтон.[6]. Маркиз умер за 2 года до выхода романа в свет, и Вальтер Скотт, поддерживавший отношения с этим семейством, пытался заинтересовать овдовевшую маркизу творчеством Метьюрина[7]. Сюжет
История написания романаВ самом начале предисловия к «Мельмоту Скитальцу» Метьюрин указывает, что идею романа ему подсказала его же собственная проповедь. Выражая сожаление, что мало кто прочёл эти его «Sermons» («Проповеди»), изданные в 1819 году[8], далее он цитирует свой же риторический вопрос:
И дает на него однозначный ответ: «Нет, никого не найдётся, ни одного глупца на земле, кого бы искусил враг рода человеческого таким предложением!»[9]. Французский исследователь Морис Леви увидел в этом намеренную попытку автора ввести читателей в заблуждение, опровергнув самого Метьюрина «по логике вещей». Роман — не иллюстрация одного из известных утверждений богословской риторики, а наоборот: его главный герой как раз делает противоположный выбор.
Сам Леви при этом полагает, что работа над «Мельмотом Скитальцем» началась ещё в 1813 году, опираясь на письмо Метьюрина В. Скотту от 15 февраля 1813 года[10]. В нём Метьюрин сообщает, что пишет сейчас поэтический роман, причём хоть и будет это «вещь необузданная» (англ. wild thing), но «все шансы понравиться публике» у неё есть. Утверждая, что сам он всегда любил рассказы о суевериях, Метьюрин почти что хвастает: «я на самом деле был всегда более сведущ в видениях иного мира, чем в реальностях этого; поэтому я решил, что смогу в своем романе, вводя дьявольское вмешательство, „переиродить всех Иродов“, поклонников немецкой школы»[11]. Со своей стороны, М. П. Алексеев не находит в письме Метьюрина Скотту указаний именно на «Мельмота Скитальца». По его мнению, термин «поэтический роман» (англ. a poetical Romance) не позволяет решить, что именно имелось в виду — «стихотворный роман» или же роман, «поэтический» по своему колориту, но написанный прозой. В любом случае, это не «Бертрам» (Метьюрин говорит об издателях, а не театральных постановщиках); кроме того, «среди рукописей Метьюрина, оставшихся неизданными, также нет произведения, которое автор мог бы описывать и в 1813 году, и позже». Исследовав другие косвенные свидетельства, в том числе книги, которые служили Метьюрину источниками при написании романа, учёный пришёл к выводу, что работа над Мельмотом началась не ранее 1817 года[2]. Алексеев обращает внимание на поспешность в создании романа; даже в печатном тексте не были устранены повторы одних и тех же цитат в разных главах и в эпиграфах к ним. В 1813 году Метьюрин был окрылён успехом «Бертрама», и «едва ли мог задумывать новый роман, если все его мечты и надежды связаны были со сценой и театральными деятелями». Этот роман, по мнению Алексеева, лучше вписывается в период после 1817 года, когда автор вновь был во власти заимодавцев («ему всюду чудились чужие неоплаченные векселя, за которые он отвечал своей свободой»), и нужда усиливала депрессию[2]. Не соглашаясь с Леви по поводу 1813 года, Алексеев поддерживает французского коллегу в оспаривании даты, на которую сам Метьюрин косвенно указывал, ссылаясь на проповедь — а она была произнесена «в воскресенье после смерти принцессы Шарлотты»[7]. С текстом романа Алексеев работал по изданию с предисловием Д. Гранта, который в своих примечаниях сократил жизнь юной принцессы Великобритании на год, указав «1796—1816»[2]. Не соглашаясь с 1816 годом по своим научным соображениям, академик упустил ещё одно подтверждение своей правоты: Шарлотта Августа Уэльская скончалась не в 1816, а 6 ноября 1817 года, что дополнительно подтверждает его гипотезу о поспешности, с которой работал Метьюрин. Алексеев напоминает, что после издания в 1813 году «Бертрама» для Метьюрина «напряжённые отношения… с церковным начальством… нисколько не улучшились», и само издание брошюры «Проповедей» в 1819 году предпринималось отнюдь не ради гонорара. Описание обстановки, в которой работал автор, Алексеев нашёл в воспоминаниях о нём, опубликованных его неизвестным приятелем в 1846 году. Это происходило в Дублине, где Метьюрин жил со своей семьёй. Возвращаясь домой из храма поздно вечером, он писал иногда до трёх часов ночи, изредка освежая себя бренди с водой. «Правда, оно не опьяняло его; оно действовало на него более странно и страшно», — добавляет свидетель, — «лицо приобретало бледность мертвенного тела; дух его, казалось, блуждал сам по себе…»[2]. Структура и композиция романаРоман «Мельмот Скиталец» не относится к числу коротких произведений. Метьюрин разбил его на 39 глав, пронумеровав их римскими цифрами. В первом издании романа (1820) его объём был разбит на 4 тома, при этом из-за небрежности типографии был допущен сбой в нумерации глав, и последняя по счёту обозначалась XXXVI. Каждой главе предпослан эпиграф, часто на латыни или на греческом языке. Композиционно роман относится к разряду повествований, называемых в немецком литературоведении «рамочными» (нем. Rahmenerzählung), а во французском — «уходящими в бесконечность» (фр. mise en abîme, или, точнее, бездну: фр. abîme←abisme ← др.-греч. ἄβυσσος бездонный). При чтении такого романа одно за другим раскрываются вложенные друг в друга повествования. Поводом к их развёртыванию могут быть либо рассказ одного из героев, либо читаемая им книга и т. д. И лишь когда эти истории последовательно замыкаются, читатель постепенно возвращаясь к уже забытым предысториям, последовательно ставит точки в каждой из них, причём самая последняя — в повествовании о том персонаже, с чьей истории начинался роман. Приём смены рассказчика известен в мировой литературе издревле — достаточно упомянуть Махабхарату, Рамаяну или Тысячу и одну ночь. Однако по сравнению с ними композиция «Мельмота Скитальца» настолько усложнена, что «ей трудно подыскать аналогию среди множества „рамочных повествований“ мировой литературы»[2]. Рассказать его сюжет так же сложно, пишет французский литературовед, как и изложить, что и в какой последовательности изобразил Жак Калло на гравюре «Искушения святого Антония»: «сотни образов, наплывающих один на другой, созданных с безудержной и неистощимой фантазией, смещение планов, впечатление непрекращающегося, бесконечно растягивающегося кошмара»[2]. Среди ближайших композиционных аналогов Алексеев называет «Рукопись, найденную в Сарагосе», однако, в отличие от Метьюрина, этот роман Ян Потоцкий так и не завершил. Многослойные, многоярусные романы также ещё сравнивали со вставляющимися друг в друга «китайскими лаковыми шкатулками» — в отличие от матрёшек, здесь гораздо сложнее разобраться в их формах и соотношениях. Упоминая эту аналогию, Алексеев констатирует, что подсказать развязку не входит в задачу автора. «Метьюрин всё время сознательно запутывает пространственный и временно́й планы, смещает перспективу; это приводит к тому, что читатель теряет общую нить, связующую отдельные повести»[2]. Эта усложнённость оказалась столь велика, что первое его переиздание на родине в 1892 году английские издатели сопроводили в предисловии специальной схемой. В упрощённом виде сюжетная канва «Мельмота Скитальца» выглядит следующим образом:
Отражение в мировой литературе
Оскар УайльдВ мае 1897 года Оскар Уайльд, переехав во Францию, сменил имя на Себастьяна Мельмота (англ. Sebastian Melmoth). Об этом романе писатель знал с самого детства — ведь Чарльз Метьюрин приходился ему двоюродным дедушкой. Собственно, напрямую к «Мельмоту Скитальцу» восходят и основообразующие мотивы его романа «Портрет Дориана Грея» — сделка с дьяволом и магический портрет, связанный с судьбой героя. Оноре де БальзакВпервые Оноре де Бальзак (1799—1850) прочёл «Мельмота Скитальца», очевидно, вскоре после выхода в свет в 1821 году французского перевода этого романа. То, что «сказка» Матюрена его взволновала, чувствуется уже в одном из первых его юношеских романов «Вековечный, или Два Берингельда» (1822). Как и Мельмот, главный герой здесь наделён сказочным долголетием, умением мгновенно перемещаться в пространстве, видеть сквозь стены — что и даёт ему власть над людьми. Есть и сходство в мелочах: дата, подтверждающая возраст Берингельда (1500) стоит на портрете Берингельда (у Мельмота 1640); одна из первых сцен — собрание деревенских жителей, где выделяется фигура бабки-кликуши. Напрямую заимствовано из XXI главы предложение, в котором Мельмот объясняет Иммали, что такое любовь; вообще, эту фразу Бальзак запомнил наизусть — её же литературоведы нашли потом и в его личном письме госпоже Берни. Александр ПушкинМельмот дважды упоминается в романе А.С.Пушкина «Евгений Онегин». В двенадцатой строфе Второй главы, среди героев современной Пушкину литературы [неоднозначно]:
В восьмой строфе Восьмой главы также присутствует мимолётное упоминание Мельмота, в момент первого после праздных скитаний появления Евгения на светском рауте[неоднозначно]:
Также и завязка обоих романов одинакова: молодой дворянин приезжает к умирающему богатому дяде в надежде стать его наследником. Примечания
Ссылки
Литература
|
Portal di Ensiklopedia Dunia