Изначально никаких песен в фильме не предполагалось, но в апреле, когда съёмки подходили к концу и оставалось снять только начальный эпизод школьного выпускного бала, стало ясно, что без песни не обойтись. На помощь из Москвы был вызван Евгений Долматовский. Позже поэт вспоминал:
«Идея песни, обговорённая с режиссёром заранее по телефону, — прощание со школой, вальс выпускного вечера. Итак, картина будет о лётчиках, о наших кумирах. С одним из них я оказался в купе поезда, спешащего в Киев.
В те годы сложился определённый образ лётчика — уже воевавшего человека из моего поколения, героя Испании и Монголии. Мы восторженно смотрели на таких героев, писали о них стихи. Это были двадцатипятилетние комбриги (то есть по-нынешнему генералы), русые, голубоглазые крепыши. Таким оказался и мой сосед по купе. Он, кстати, остановился в гостинице „Континенталь“ — там же, где и я, — и на одном со мной этаже.
В Киеве, еще до встречи и знакомства с Марком Бернесом, я посмотрел на киностудии материал будущей картины. Меня поразило сходство героя — курсанта, а затем лётчика Кожухарова — с тем лётчиком, с которым я познакомился в поезде.
…Наконец мы познакомились. Песня выпускного вечера была готова. Но Марку очень хотелось спеть с экрана другую — свою, лётчицкую. Мы бродим по ночному Киеву, спорим, какой она должна быть, эта песня. Режиссёр вообще-то не возражал против введения ещё одной песни, но никак не мог определить, что за песня в данном случае нужна и не затормозит ли она кинематографическое действие.
Я сделал наброски. Бернес их бурно отверг:
— Напиши мировую песню. Вроде такой, — он напевает „Дальнюю сторожку“[2]. — Впрочем, тебе такую никогда не сочинить!
Я нерешительно признаю́сь, что это моё сочинение. Тогда Бернес смиряется, хотя, кажется, не очень верит мне на слово.
Поздно ночью мы стучимся в дверь соседа по гостинице. Лётчик собирает чемодан — он уже получил назначение, на рассвете улетает в свою часть. Прямо с порога мы начинаем интервью:
— Представьте себе, что в кругу товарищей вы поёте песню. О себе, о своих раздумьях. Что это за песня?
Тогда ещё нельзя было много рассказывать об Испании. Но возникшая душевная близость располагает к откровенности. И мы слушаем, вновь переживая и, как молитву, повторяя — Барселона, Картахена, Гвадалахара. Потом возникает рассказ, еще более ошарашивающий своей новизной: сосед был в Китае…
Рассказчик предупреждает:
— Никому ни слова. Немедленно забудьте всё, будто и не слышали.
Но возможно ли забыть?
Сутки я не выхожу из номера. Бернес и композитор Никита Богословский навещают меня, придирчиво прослушивают варианты.
Так я и не сумел забыть рассказ лётчика о Китае: в первой строфе получилось невольно: „Любимый город в синей дымке тает“. Я лишь потом, через год, заметил сдвиг, напоминающий слово „Китай“. А Бернес мне потом говорил, что сразу обратил на него внимание и даже чуть-чуть нажал на это сочетание, когда исполнял песню»[3].
Из воспоминаний Никиты Богословского:
«Песня … сочинялась довольно быстро, понравилась режиссёру, съёмочной группе, и Бернес принялся энергично её разучивать. Это была вторая его песня в кино. Первая — „Тучи над городом встали“, спетая в фильме режиссёра Сергея Юткевича „Человек с ружьём“, — принесла молодому актёру огромную популярность, и Марк старался не ударить лицом в грязь в своей новой работе.
Но тут вдруг возникло неожиданное препятствие. Дело в том, что директором Киевской студии был в те годы товарищ З. И. — молодой, рыжий, румяный человек, обладавший неплохим и сильным тенором и считавший себя непоколебимым авторитетом во всех музыкальных вопросах. И он-то один неожиданно для всех стал ярым противником этой песни, говорил про неё малоприятные для автора слова, напевал и предлагал свои варианты мелодии и в конце концов специальным приказом запретил использование „Любимого города“ в фильме. (Справедливости ради отмечу, что впоследствии он изменил свою точку зрения на песню, охотно её напевал, и мы остались добрыми друзьями.)
Пока же судьба песни висела на волоске. Но тут товарищ З. И. уехал на несколько дней в командировку, и мы решили рискнуть — вопреки грозному приказу директора сняли сцену „Вечеринка“ под фонограмму „крамольной песни“. Скандал был большой, и страсти улеглись только тогда, когда Министерство кинематографии без поправок приняло картину и одобрительно отозвалось как о песне, так и о её исполнении»[4].
29 ноября 1939 года фильм «Истребители» вышел на экраны[5], и вскоре вся страна буквально влюбилась в бернесовского героя. 7 марта 1940 года Марк Бернес записал песню на пластинку[6], и через год её уже пели повсюду[7].
В годы войны ходили слухи, что песню якобы могли запретить из-за строчки «Любимый город может спать спокойно». Однако секретарь Московского комитета партии А. Щербаков в разговоре с Долматовским рассеял эти сомнения: «Мне думается, что слова о любимом городе никогда не звучали кощунственно. Вера в победу всегда была лейтмотивом нашей поэзии. Этой верой продиктована и песня о любимом городе. Трагические годы были испытанием всего народа. И его песен»[7].
Исполнители
Первым исполнителем песни был Марк Бернес. Существуют три его записи: фонограмма кинофильма (апрель 1939 года), грампластинка (7 марта 1940 года) и магнитозапись (1956 год) — все в сопровождении Никиты Богословского (фортепиано). Бернес, всегда стремившийся к совершенству исполнения и потому многие песни из своего репертуара перезаписывавший во многих вариантах, интерпретацию «Любимого города», однажды найденную, впоследствии никогда не менял даже в мелочах, и перезаписал песню лишь раз (в 1956 году), кода появилась более совершенная технология звукозаписи — магнитная.
↑Шемета Л. П. Марк Бернес в песнях. — К., 2008. — С. 84-85.
↑Музыка И. Дунаевского, слова Е. Долматовского (1939 г.).
↑Долматовский Е. Современник // Марк Бернес в воспоминаниях современников. Составление, предисловие и комментарии К. В. Шилова. — М.: Молодая гвардия, 2005, с. 101-103.
↑Богословский Н. Ну что сказать, мой старый друг… // Марк Бернес в воспоминаниях современников. Составление, предисловие и комментарии К. В. Шилова. — М.: Молодая гвардия: 2005, с. 91-92.
↑Советские художественные фильмы. Аннотированный каталог. Том 2. Звуковые фильмы (1930—1957 гг.). М.: Искусство, 1961, с. 195.
↑№ 10161. См.: Определитель дат записи советских грампластинок // Железный А. Наш друг — грампластинки. — Киев: Музычна Украйина, 1989, с. 269.
