Почиталин, Иван Яковлевич
Ива́н Я́ковлевич Почита́лин (1754 год — между 1797 и 1800 годами) — яицкий казак, входивший в ближайшее окружение Емельяна Пугачёва. Будучи одним из немногих грамотных казаков, по настоянию отца и заговорщиков из числа яицких казаков, прибыл к скрывавшемуся Пугачёву накануне начала восстания и стал автором первого «царского» указа самозванца. Был назначен личным секретарём «императора», а позднее − секретарём Военной коллегии восставших. Входил в ближайший круг Пугачёва и был его любимцем. Пугачёв был посажённым отцом на свадьбе Почиталина, сам Почиталин стал одним из сватов на «царской» свадьбе Пугачёва с яицкой казачкой Устиньей Кузнецовой. После поражения восставших был пленён и приговорён к каторге в Балтийском порту. Александр Сергеевич Пушкин отзывался об указах, написанных Почиталиным, как об «удивительных образцах народного красноречия». БиографияПервый секретарь «императора»Отец Ивана Почиталина, Яков Филатович Почиталин, был сторонником войсковой партии[1] в Яицком войске и одним из участников восстания 1772 года, но сумел избежать наказания. Сам Иван обучался грамоте, чем в то время могли похвастать не все яицкие казаки. После разгрома Яицкого казачьего восстания 1772 года немалое количество активных участников восстания укрылось от расправы на дальних хуторах в междуречье Яика и Волги (главным образом, на Узенях), где они обсуждали возможность нового выступления за возвращение старинных казачьих вольностей, отнятых правительством Российской империи и поддержавшей его политику войсковой старши́ной. Появление в землях Яицкого войска в середине августа 1773 года донского казака Емельяна Пугачёва, объявившего себя императором Петром III, придало заговору новый смысл. С самого начала перед Пугачёвым и его единомышленниками встала задача найти грамотных людей, которые могли бы писать указы от имени «императора Петра Фёдоровича» (сам Пугачёв был неграмотен). Попытка найти таких людей в старообрядческих скитах на Иргизе была неудачной — Пугачёв едва избежал ареста, а бывший с ним в поездке содержатель Талового Умёта Степан Оболяев был схвачен. В связи с этим связникам Пугачёва в Яицком городке Дмитрию Лысову, Тимофею Мясникову и другим, среди которых был и Яков Почиталин, было поручено найти грамотеев из яицких казаков[2]. Именной указ казакам Яицкого войска 1773 года, сентября 17
Самодержавнаго императора, нашего великаго государя, Петра Федаровича Всеросийскаго и прочая, и прочая, и прочая. Во имянном моем указе изображено Яицкому войску: как вы, други мои, прежным царям служили до капли своей до крови, дяды и отцы вашы, так и вы послужити за свое отечество мне, великому государю амператору Петру Федаравичу. Когда вы устоити за свое отечество, и ни истечет ваша слава казачья от ныне и до веку и у детей ваших. Будити мною, великим государем, жалованы: казаки и калмыки и татары. И которые мне, государю императорскому величеству Петру Федаравичу, винныя были, и я, государь Петр Федарович, во всех винах прощаю и жаловаю я вас: рякою с вершын и до усья и землею, и травами, и денежным жалованьям, и свиньцом, и порахам, и хлебныим правиянтам. Я, велики государь амператор,
жалую вас Петр Федаравичь[3]. Из двух имевшихся грамотных казаков, которым могли доверять заговорщики, один был в отъезде, другой ответил отказом. Казаки собрались в доме Якова Почиталина обсудить возникшие затруднения, и один из заговорщиков, Козьма Фофанов, вдруг указал на сына Якова Почиталина, 19-летнего Ивана: «Да чем-де далеко-то ходить, да ещё искать, — вот у тебя Иванушка — свой грамотей, пошли-тка ево!» Несмотря на сомнения и отца, и сына, в том, что Иван сможет справиться с таким серьёзным делом, как написание «царских указов», казаки уговорили Якова Почиталина: «…он человек молодой, так лутче поднатореет. А за ето-де, сам ты знаешь, он будет человек, и не будет оставлен». Яков Почиталин согласился с этими доводами, дал сыну «чистое своё родительское благословение: как ты придёшь пред государя, так поклонись в землю, встань перед ним на колени, поцелуй руку и называй его Ваше Величество». Яков также передал через Ивана Пугачёву «зипун новый зелёной с золотым позументом, бешмет канаватный, кушак шелковый да шапку бархатную чорную», изначально припасённые для сына[4]. 16 (27) сентября 1773 года Иван Почиталин, в сопровождении Тимофея Мясникова, прибыл к месту укрытия Пугачёва на речке Усихе, где его представили самозванцу как верного и знающего грамоту человека. Иван вручил Пугачёву одежду, переданную отцом. Когда Пугачёв объявил о назначении его своим секретарём, Иван предупредил, что пишет плохо. «Письма будет мало, и человек-де ты молодой, ещё выучисся», — последовал ответ «императора». Вскоре из Яицкого городка прискакал гонец, передавший, что коменданту правительственного гарнизона стало известно о месте укрытия «государя» и на его розыски выслана команда. Казаки свернули лагерь и выехали к хутору казака Толкачёва. В пути Пугачёв поручил Чике-Зарубину собрать на хутор всех единомышленников, а Почиталину — подумать над текстом царского указа к Яицкому войску: «Ну как народ сойдётца, а нас письменнова ничего нету, штоб могли народу объявить»[5]. Иван Почиталин хорошо знал многие предания из истории Яицкого войска, в том числе и о легендарной грамоте царя Михаила Фёдоровича, в которой казакам была жалована «река Яик с вершины до устья». Присутствуя в доме отца при беседах казаков «войсковой партии», Иван прекрасно представлял себе, о каких старинных вольностях, отнятых правительством, были все их чаяния. Из этих положений и сложился текст первого указа «амператора Петра Федаравича». На хуторе Толкачёва Почиталин зачитал его прибывшим туда с окрестных хуторов и форпостов казакам. Как вспоминал Пугачёв после ареста: при чтении «все люди были тогда в великом молчании и слушали, как он приметить мог, весьма прилежно». Пугачёв обратился к собравшимся: «Хорошо ль? И вы слышали ль?», услышав в ответ всеобщие крики: «Хорошо! И мы слышали и служить тебе готовы!»[6][7] Отряд во главе с Пугачёвым, под старинными знамёнами, спрятанными Чикой-Зарубиным и другими повстанцами после поражения 1772 года, двинулся в сторону Яицкого городка. Во всех попутных казачьих селениях Почиталин зачитывал указ с неизменным всеобщим одобрением: в результате при подходе к Яицкому городку 18 сентября численность отряда достигла 300 человек. Навстречу восставшим из города вышел сводный отряд из казаков, под командой старшины Акутина, и гренадер правительственного гарнизона, под командой капитана Крылова. Посланный от Пугачёва казак передал список указа Акутину, с требованием прочесть его казакам. Акутин отказался, заявив, что считает государыней Екатерину, а список отдал Крылову, который прочёл его молча и спрятал в карман со словами: «Пропали вы, войско Яицкое!» Впоследствии именно этот список указа, написанный неуверенной рукой Почиталина на листе грубой серой бумаги, сохранился в архивах. 19 сентября Пугачёв направил в Яицкий городок ещё один свой указ, но в этот раз он поручил его написание не Почиталину, а пленённому накануне сержанту 6-й лёгкой полевой команды Кальминскому[8][9][10]. Думный дьяк Военной коллегииИван Почиталин продолжал исполнять обязанности секретаря Пугачёва, став автором как минимум ещё 11 указов «Петра Фёдоровича», сохранившихся в архивах. В ноябре 1773 года он был назначен Пугачёвым на должность «думного дьяка Военной коллегии»:
Его подписью скреплены все сохранившиеся указы повстанческой Военной коллегии за декабрь 1773-го — март 1774-го годов, есть основания утверждать, что ещё большее количество документов за подписью Пугачёва и Военной коллегии авторства Почиталина были утрачены[12]. Как показывал на допросах судья Военной коллегии и полковник Илецкого полка Иван Творогов:
Осознавая, что слабые знания не позволяют ему добиться нужной степени качества стилистики и грамотности «царских указов», Почиталин пытался найти подлинные правительственные документы в качестве рабочего образца. Вскоре после создания Военной коллегии вместе с Максимом Шигаевым они нашли сборник напечатанных правительственных публичных указов. После этого работа над написанием посланий пугачёвской ставки стала легче, секретари компилировали в указах фразы подлинных документов, «выбирая лутчие речи из разных печатных и письменных указов». Впрочем, по признанию Почиталина, «они и по той выборке не умели порядочно речей сплести». С назначением секретарём в Военную коллегию пленного офицера Михаила Шванвича, Иван Почиталин в первую очередь попросил его составить для него русскую азбуку, по которой он мог бы продолжить обучение, «потому что он худо грамоте знает»[14][15]. Почиталин постоянно находился при Пугачёве и пользовался его большим доверием и любовью. Во время одного из приездов Пугачёва в январе 1774 года в Яицкий городок Почиталин женился на дочери казака Головачёва, при этом сам Пугачёв был на его свадьбе посажённым отцом и взял на себя все расходы на свадьбу. Затем уже сам Почиталин вместе с Михаилом Толкачёвым 1 (12) февраля 1774 года выступили в качестве сватов, когда яицкие полковники уговорили Пугачёва взять в жёны 17-летнюю яицкую казачку Устинью Кузнецову. На допросе после ареста Почиталин рассказывал, что Пугачёв «любил меня, потому что из первых, с начала вступивших в его службу и писал ему о вступлении на царство манифест». В начале марта 1774 года Почиталин был в поездке вместе с Пугачёвым из Каргалы в Берды, в момент, когда тот распекал одного из яицких атаманов Дмитрия Лысова, остававшегося за одного из старших командиров в лагере главной армии в период отлучек Пугачёва в Яицкий городок. На Лысова было много жалоб от окрестных крестьян, что в поисках продовольствия для армии он грабит их и рукоприкладствует. Изрядно пьяный Лысов в ответ на упрёки вспылил и ударил ехавшего в санях Пугачёва пикой в бок. Самозванца спасла одетая под тулупом кольчуга, а второй удар отвёл подоспевший Почиталин, затем сбивший Лысова с коня. Лысов был повешен по приезде в Берды[16]. Плен, суд и каторгаПосле поражения пугачёвцев 1 (12) апреля 1774 года под Сакмарским городком Почиталин был захвачен в плен и заключён в Оренбургский острог. В мае в Оренбург прибыл представитель секретных следственных комиссий С. И. Маврин, 8 (19) мая 1774 года подробно допросивший Почиталина. В первую очередь Маврина интересовало — не было ли участия представителей иностранных держав в организации бунта и кто был автором пугачёвских указов на немецком языке, встревоживших императрицу. Почиталин дал подробные показания об обстоятельствах появления «немецкого» указа − одного из многих посланий из пугачёвской ставки к оренбургскому губернатору Рейнсдорпу, переведённого на немецкий Михаилом Шванвичем[17]. В донесении Екатерине II Маврин следующим образом охарактеризовал Почиталина: «Любимец Пугачёва. Упражнялся хотя в глупых пасквилях, но считал за царя Пугачёва от чистого сердца, и всюду следовал за ним. В убийстве людей не примечон и имеет расскаяние, хотя и поздно. От роду ему с небольшим 20 лет»[18]. В ноябре 1774 года Почиталин был доставлен в Москву вместе с другими активными участниками восстания для проведения генерального следствия. По судебному приговору от 10 (21) января 1775 года было указано Почиталина «высечь кнутом и, вырвав ноздри, сослать на каторгу»[19]. Наказание проводилось 10 января на Болотной площади, где были казнены сам Пугачёв, Перфильев, Шигаев и другие. В тот же день Почиталина вместе с семью другими приговорёнными (среди которых были близкий товарищ его отца Денис Караваев и ещё один секретарь повстанческой Военной коллегии Максим Горшков) отправили в Ревель для последующего распределения по местам каторги. Для Почиталина таковым был назначен Балтийский порт в Эстляндской губернии, позднее туда же были доставлены Салават Юлаев с отцом Юлаем Азналиным. Пугачёвцы использовались при строительстве каменного мола в порту[20]. В 1777 году ревельский губернатор И. Сиверс направил в Сенат рапорт с предложением о переводе каторжников, среди которых был назван и Почиталин, на каторжные работы в Ревельскую гавань. Сиверс докладывал, что работы по сооружению мола в Балтийском порту остановлены и каторжники живут «праздно, без всякой работы». В январе 1778 года в ответе Сената Сиверсу было указано, что указанных каторжников «содержать с надлежащей осторожностью в том месте, где им быть назначено». Следующие 20 лет Почиталин и другие каторжники Балтийского порта в документах поимённо не упоминались. В 1790 году, во время русско-шведской войны, порт был захвачен десантом с двух шведских кораблей. Шведы сожгли казённые склады и несколько судов в гавани, но каторжников, запертых перед боем в тюремном каземате, эти события никак не затронули. Лишь в 1797 году, после вступления на престол Павла I, комендант Балтийского порта представил для правительства реестр «каторжным невольникам» в его попечении, в котором среди прочих пугачёвцев, которых в живых осталось шестеро, было вновь упомянуто имя Ивана Почиталина. Эстляндский губернатор Лангель в последующей переписке предложил отправить троих здоровых пугачёвцев, в том числе Почиталина, для каторжных работ в Нерчинск или Иркутск, ссылаясь на обременительность для казны содержать их при отсутствии подходящей работы. Но в сентябре 1797 года генерал-прокурор Куракин вновь указал на то, что положения давнего приговора в отношении пугачёвцев должны неукоснительно соблюдаться. В 1800 году командир инвалидной команды Балтийского порта майор Дитмар получил приказ принять под свою охрану всех каторжников. В отправленном им реестре заключённых значились имена лишь двоих пугачёвцев − Салавата Юлаева и Канзафара Усаева. Иван Почиталин умер в период между 1797-м и 1800-м годами, точная дата его смерти осталась неизвестной[21]. Пушкин об указах ПочиталинаПушкин, изучавший документы пугачёвского восстания при работе над «Историей Пугачёва» и повестью «Капитанская дочка», обнаружил список первого указа Пугачёва, выполненный рукой Почиталина, в архиве Секретной экспедиции Военной коллегии и сделал с него копию карандашом, с сокращениями большинства слов. По цензурным соображениям он не привёл его полный текст в «Истории Пугачёва», лишь упомянув о нём в тексте, но затем привёл его полностью в «Замечаниях о бунте», отправленных 26 января (7 февраля) 1835 года Николаю I и не предполагавшихся к печати[22]. В «Замечаниях…» Пушкин писал:
Ещё один свой отзыв об указе, написанном Почиталиным, Пушкин оставил в «Капитанской дочке» словами Петра Гринёва: воззвание было написано «…в грубых и сильных выражениях и должно было произвести опасное впечатление на умы простых людей». Пушкин не получил доступа к следственным делам пугачёвцев, а потому не узнал ни имени автора указа, ни обстоятельств его написания, но сумел оценить силу воздействия воззвания на яицких казаков. Высокая оценка Пушкина текста первого указа Пугачёва, как и внимание к другим документам из лагеря восставших, является примером интереса к «колоритным памятникам, запечатлевшим поэзию народного языка»[24]. Позднее связь указов Пугачёва (в том числе и за авторством Почиталина) с народным живым языком, сказовой и песенной культурой простого народа неоднократно становилась предметом исследования учёных историков и лингвистов[25][26][27]. Примечания
Литература
Ссылки
|