|
Охотников, Константин Алексеевич
Константи́н Алексе́евич Охо́тников (ок. 1795 — 1824) — русский офицер, участник военных действий российской армии в ходе русско-турецкой войны 1806—1812 годов, Отечественной войны 1812 года и заграничных походов 1813—1814 годов. Награждён орденами за храбрость и отличие в сражениях. Первый руководитель созданных М. Ф. Орловым в Кишинёве дивизионных школ взаимного обучения нижних чинов. В 1820—1823 годы входил в круг общения А. С. Пушкина. Один из самых активных участников кишинёвской группы членов Союза благоденствия. БиографияПроисхождение и семья Родился в селе Татаринцы, Козельского уезда, Калужской губернии в семье богатого помещика. Отец — отставной майор Алексей Андреевич Охотников (1752—27.06.1824), происходил из потомственных козельских дворян[1]. Имел 1200 крепостных крестьян в селениях Таранцы, Юрино, Чернышино, Старички, Дракуны и поместьях Козельского, Боровского и Жиздринского уездов Калужской губернии[~ 1]. Мать, Наталья Григорьевна, урождённая княжна Вяземская, (1774—?). В коллекции Государственного Русского музея сохранился её портрет работы популярного среди русских аристократов французского живописца Лагрене (фр. Anthelme Francois Lagrenee). Её сёстры — Евдокия Григорьевна (ок. 1758—1855), бывшая фрейлина императрицы Екатерины II, оставившая двор и посвятившая себя Богу, Мария Григорьевна (1772—1865), в замужестве, сначала Голицына, а позднее — графиня Разумовская; брат — сенатор Н. Г. Вяземский (1769—1846). У А. А. и Н. Г. Охотниковых были два сына — Константин и Николай и семь дочерей[~ 2][~ 3][2]. Николай Алексеевич Охотников учился в пансионе при Царскосельском лицее, в 1819 году был выпущен офицером в армию. Служил поручиком в лейб-гвардии уланском полку. С 1824 года находился в отставке. ОбразованиеНачало обучению Константина в проведённые в имении Татаринцы детские годы было положено хорошо образованной Натальей Григорьевной, приучившей сына к чтению не только русских, но и французских книг[3]. Для продолжения образования был избран Иезуитский пансион — «благородный частный пансион» закрытого типа, открытый для представителей российских аристократических семей в Петербурге в 1803 году генералом ордена иезуитов Г. Грубером. Полный курс обучения был рассчитан на 6 лет. Преподавание велось только на французском и латинском языках, но большое внимание уделялось изучению русской литературы. Воспитанник пансиона поэт П. А. Вяземский писал: «Иезуиты, начиная с ректора, патера Чижа, были, — по крайней мере в мое или наше время, — просвещенные, внимательные и добросовестные наставники. Уровень преподавания их был возвышен. Желавшие учиться хорошо и основательно имели все способы к тому и хорошо обучались»[4]. Среди воспитанников пансиона были будущие участники движения декабристов А. П. Барятинский, В. М. Голицын, Д. А. Искрицкий, Н. Н. Оржицкий, И. В. Поджио, П. Н. Свистунов, А. А. Суворов[5]. Военная карьера17 мая 1810 года поступил подпрапорщиком на службу в 37-й егерский полк. Уже через месяц — 26 июня 1810 года за отличие в сражении при крепости Силистрия в ходе русско-турецкой войны произведён в прапорщики. Участвовал в боях при Шумле и Рущуке . С 29 июня 1811 года — подпоручик. Участвовал в Отечественной войне 1812 года и заграничных походах русской армии; 4 апреля 1813 года был произведён в поручики. За действия в сражениях при Бауцене (май 1813) и Лейпциге (октябрь 1813) отмечен военными наградами; за отличие в боях получил орден Святой Анны 4-й степени[6]; получил в подарок от короля Пруссии бриллиантовый перстень[7]. Был ранен в ходе боевых действий при наступлении на Париж и два месяца находился в плену у французов — с 2 февраля по 2 апреля 1814 года. В августе 1815 года был переведён в Лубенский гусарский полк. В августе 1816 года перешёл на службу под командование М. А. Фонвизина в 38-й егерский полк. С апреля 1818 года — штабс-ротмистр, а с мая 1820 года — ротмистр; 22 апреля 1821 года был переведён в 32-й егерский полк 16-й пехотной дивизии, расквартированной в Бессарабии. Был старшим адъютантом командующего дивизией М. Ф. Орлова. 22 мая 1821 года назначен заведующим юнкерской и солдатской ланкастерскими школами, организованными по инициативе М. Ф. Орлова для обучения нижних чинов[~ 4]. 11 ноября 1822 года в чине майора был уволен из армейской службы. Умер от чахотки 1 (13) марта 1824 года[8]. Был похоронен в семейной усыпальнице на кладбище села Татаринцы рядом с построенной отцом церковью[9]. Награды
Участие в тайном обществеК. А. Охотников был принят в Союз благоденствия М. А. Фонвизиным не позднее 1819 года. После перевода на службу в Кишинёв в 1820 году, Охотников вместе с членами Союза благоденствия генералом М. Ф. Орловым и майором В. Ф. Раевским составили ядро для объединения либерально мыслящих офицеров, в круг которых входили генерал П. С. Пущин, полковник А. Н. Непенин, майор И. М. Юмин и другие. По воспоминаниям В. Ф. Раевского, Охотников был богатым человеком, но не уходил в отставку «потому только, что служил с Орловым и что на службе полагал более принести пользы Обществу»[10]. Центральную роль в кишинёвском кружке играл М. Ф. Орлов, но хранителем основных документов — «Зелёной книги» (устава Союза благоденствия) и расписок принятых в общество членов являлся К. А. Охотников. Среди принятых в Союз в Кишинёве Охотниковым был один из самых активных членов Южного общества В. Л. Давыдов. Вместе с М. Ф. Орловым в январе 1821 года Охотников принял участие в московском съезде Союза благоденствия. На нём Орлов выступил со своей собственной программой и призвал к более решительным и конкретным действиям, вопреки активному убеждению М. А. Фонвизина в необходимости усиления мер предосторожности, в связи с тем, что правительству был открыт сам факт существования тайного общества. В развернувшейся полемике Фонвизина поддержал и Охотников, непосвящённый до съезда в планы Орлова и известный независимостью своих суждений. По свидетельству одного из участников полемики, раздосадованный Орлов назвал спор «заговором в заговоре»[11]. Позднее М. Ф. Орлов написал о свойственных Охотникову принципиальности и повышенной требовательности к людям, что он «берет на себя роль ходячей совести своих друзей. В сущности, он прекраснейший и достойнейший человек, и я люблю его от всей души, но у него привычка говорить другому в лицо самые грубые истины, не догадываясь, что каждая из них бьёт словно обухом по голове». После отъезда Орлова, Охотников оказался среди немногих участников съезда, которые знали, что принятое решение о прекращении существования Союза благоденствия носило конспиративный характер и не означало сворачивания тайной деятельности[12]. По возвращении из Москвы в феврале 1821 года, он сообщил своим кишинёвским товарищам о формальной ликвидации Союза, но в политических настроениях и в практике агитационной работы в дивизии ничто не изменилось. В квартире Охотникова, который жил вместе с В. Ф. Раевским, были сохранены документы и действовавший с 1818 года устав, в первом параграфе которого говорилось, что «Союз благоденствия в святую себе вменяет обязанность, споспешествовать правительству к возведению России на степень величия и благоденствия, к коей она самим творцом предназначена». До властей стали доходить сведения о свободомыслии офицеров 16-й дивизии и их просветительской агитации среди нижних чинов. Внутренним расследованием занялся корпусной командир И. В. Сабанеев; 6 февраля 1822 года был арестован В. Ф. Раевский, сменивший Охотникова, ушедшего в августе 1821 года в отпуск по состоянию здоровья, в должности руководителя дивизионной школы взаимного обучения нижних чинов. От исполнения обязанностей отстранили командира дивизии М. Ф. Орлова и командира полка А. Г. Непенина и уволили в отставку П. С. Пущина и М. А. Фонвизина. Несмотря на использование в качестве обвинительных свидетельств против Раевского нескольких его писем к Охотникову, серьёзных обвинений последнему не предъявили[~ 5]; в деле Раевского Охотников участвовал только как свидетель. В ноябре 1822 года К. А. Охотников был «уволен со службы по домашним обстоятельствам». Секретарь следственного комитета А. Д. Боровков, наряду с живыми «бывшими тайными злоумышленниками», включил в свой «Алфавит» и умершего в 1824 году К. А. Охотникова, который «принадлежал к числу членов Союза благоденствия и, по показаниям, был одним из деятельнейших членов». Знакомство с А. С. ПушкинымК. А. Охотников познакомился с А. С. Пушкиным в Кишинёве 25 сентября 1820 года.  В конце ноября 1820 года в Каменке К. А. Охотников и А. С. Пушкин принимали участие в известном разговоре с М. Ф. Орловым, В. Л. Давыдовым, И. Д. Якушкиным и другими о необходимости для России тайного общества. Начатый серьёзным, разговор неожиданно для Пушкина был обращён в шутку, на что он взволнованно заметил: «Я никогда не был так несчастлив, как теперь, я уже видел жизнь мою облагороженною и высокую цель перед собой, и все это была только шутка»[11][13]. Охотников и Пушкин неоднократно общались вплоть до весны 1823 года[14]. Встречи «любителей беседы свободного суждения», как называл И. П. Липранди, К. А. Охотникова, П. С. Пущина, А. С. Пушкина и В. Ф. Раевского генерал И. В. Сабанеев[15], проходили и в доме М. Ф. Орлова и на квартире у И. П. Липранди, который написал в своих воспоминаниях, что «Александр Сергеевич уважал Охотникова и не раз обращался к нему с сериозным разговором». За присущие Охотникову хладнокровие и образованность Пушкин обращался к Охотникову — «отец сенатор» (фр. père conscit). В свою очередь, Охотников в письме своему однокашнику по пансиону П. А. Вяземскому использовал арзамасское прозвище Пушкина — «сверчок»: «Я сам вручу письмо Ваше в степях живущему Сверчку и уверен, что он будет петь и прыгать от радости». Имя Охотникова упоминается в письмах Пушкина, в том числе, в связи с тем, что Пушкин доверял ему передавать свои конфиденциальные послания и стихи П. А. Вяземскому. Охотников познакомил А. С. Пушкина со своим однополчанином — участником Отечественной войны, бывшим поручиком 37-го Егерского полка Павлом Ивановичем Кобылянским, которому Охотников, обязанный ему жизнью в одном из сражений 1813 года, подарил дом и сад возле Кишинёва[10][16]. Оценки личности современникамиСовременник событий, мемуарист Ф. Ф. Вигель, осуждавший западный либерализм собраний в доме М. Ф. Орлова, писал о «витийствовавших» там «демагогах» и «изуверах» К. А. Охотникове и В. Ф. Раевском[17]. Хорошо знавший кишиневское окружение Орлова начальник штаба 2-й армии П. Д. Киселёв, характеризуя взгляды Охотникова, назвал его «мечтателем политическим»[11]. И. П. Липранди, участник встреч и споров на различные темы в кишинёвском доме М. Ф. Орлова, писал в воспоминаниях: «Что касается до Охотникова, то этот, в полном смысле слова, был человек высшего образования и начитанности…»[18]. В. Ф. Раевский писал в своих воспоминаниях об Охотникове, что его «самоотвержение для общей пользы, строгая жизнь и чистая добродетель без личных видов глубоко врезались в груди моей. Я тайно завидовал, что человек почти одних лет со мною так далеко ушел от меня в совершенстве нравственном»[10]. С точки зрения И. Д. Якушкина — «Охотников, славный малый и совершенно преданный тайному обществу»[13]. М. Ф. Орлов, арестованный в Москве вскоре после декабрьского восстания, в письме к Николаю I высказал своё мнение об уже умершем Охотникове: «Это был храбрый и превосходный молодой человек (ибо, государь, можно быть благородным человеком и принадлежать к тайному обществу)»[11]. Попытки иконографического отождествления.jpg) Считалось, что художник К. П. Брюллов, работавший в 1827 году в Италии, написал находящийся в Эрмитаже портрет К. А. Охотникова, так как на обратной стороне полотна была надпись второй половины XIX века: «Константинъ Алексеевичъ Охотниковъ (декабристъ) сынъ Натальи Григорьевны Охотниковой». Но по результатам проведенной в 1950-е годы главным хранителем отдела истории русской культуры в Эрмитаже А. В. Помарнацким атрибуции полотна было установлено, что в действительности это портрет брата декабриста, калужского помещика Н. А. Охотникова[19]. На основании ряда доводов искусствовед Краваль Л. А. предположила, что «остроносый профиль» Константина Охотникова, своего кишинёвского знакомого, А. С. Пушкин изобразил на обороте 9 листа рабочей тетради 1822—1824 годов, так называемой «первой масонской тетради»[20][21]. По мнению известной специалистки по рисункам А. С. Пушкина, Р. Г. Жуйковой, в связи с тем, что портреты неизвестны, справедливость предположения Л. А. Краваль иконографически невозможно подтвердить[22] В культуреВ романе В. Каверина «Исполнение желаний» главный герой занят разбором и расшифровкой архива декабриста Охотникова. ПримечанияКомментарии
Ссылки на источники
Литература
|
||||||||||||||||||||||
